— Мне нужны эти стихотворения, — продолжал я, — потому что я сам собираюсь призвать Эрлкинга и отвлекать его достаточно долго, чтобы это сорвало их планы.
— Но разве это не опасно? – спросила она.
— Не так опасно, как не предпринимать ничего, — ответил я. – Что ж, теперь вы знаете, зачем. Вы мне поможете?
Она прикусила нижнюю губу, словно обдумывая мою просьбу, но глаза ее искрились.
— Скажите «пожалуйста».
— Пожалуйста, — произнес я.
Улыбка ее сделалась чуть шире.
— «Пожалуйста-пожалуйста»?
— Не давите на меня, — почти прорычал я, хотя сомневаюсь, чтобы это вышло слишком уж угрожающе.
Она улыбнулась мне.
— Это может занять несколько минут. Я ведь не заглядывала в эту книгу некоторое время. Мне нужно подготовиться. Помедитировать.
— Так сложно? – спросил я.
Она вздохнула, и улыбка исчезла с ее лица.
— Столько всего у меня в голове; порой она напоминает мне библиотеку. Проблема не в том, чтобы вспомнить. Вот найти, куда я это задвинула – это серьезно. И потом, далеко не все приятно вспоминать.
— Я знаю, каково это, — кивнул я. – Я тоже видел кое-что такое, чего с удовольствием забыл бы.
Она кивнула в ответ и уселась на диван лицом ко мне. Потом подобрала ноги под себя и поерзала, устраиваясь поудобнее. Это движение вышло у нее на редкость интригующе. Я постарался не выказывать очень уж откровенного интереса и полез в карман ветровки за блокнотом и карандашом.
— Хорошо, — произнесла она и закрыла глаза. – Дайте мне минуту, и я начну декламировать.
— Идет, — кивнул я.
— И не глазейте на меня.
Я отвел взгляд.
— Я не глазею.
Она фыркнула.
— Вы что, никогда груди женской не видели?
— Да не глазею я, — возмутился я.
— Конечно, — она открыла один глаз и ехидно посмотрела на меня. Потом закрыла его и сделала глубокий вдох.
— Вы меня дразните, — буркнул я.
Она снова улыбнулась, и на этот раз выражение лица ее изменилось, сделавшись далеким, отрешенным. Плечи ее расслабленно опустились, и когда она снова открыла глаза, взгляд их смотрел мимо меня, в пространство. Так она посидела с полминуты, замедляя дыхание, а потом глаза ее задвигались, словно скользя взглядом по строчкам.
— Вот, — медленно, словно в полусне произнесла она. – Пибоди. Это он собрал литературные источники воедино.
— Мне нужны только стихотворения, — сказал я. – Обложку не обязательно.
— Ш-ш, — сказала она. – Это не так легко, как кажется, — теперь уже и пальцы ее дергались, переворачивая страницы невидимой книги. – Ладно, — произнесла она еще через полминуты. – Готовы?
Я раскрыл блокнот и взял карандаш наизготовку.
— Готов.
Она начала декламировать стихи, а я принялся записывать их. Ни в первом, ни во втором стихотворении не обнаружилось ничего полезного, но в третьем я сразу уловил ритмику и кодовые слова призывного заклинания: каждая строка, взятая по отдельности, оставалась совершенно безобидной, но все вместе они дополняли друг друга, выстраиваясь в формулу магического ритуала. При надлежащей концентрации, при соответствующем усилии воли простые рифмованные строчки могут проникнуть за границы мира смертных и привлечь внимание смертоносного охотника-фэйре, известного как Эрлкинг или повелитель гоблинов.
— Вот это, — тихо произнес я. — Только мне нужно наверняка знать, что это именно те самые слова, без единой ошибки.
Шила кивнула; взгляд ее продолжал смотреть куда-то мимо меня. Рука ее перелистнула невидимую страницу обратно, и она повторила мне стихотворение с самого начала, на этот раз медленнее. Я проверил и перепроверил свои записи: все сходилось.
Дело в том, что любая ошибка в формуле вызова чревата последствиями. Если вы спутаете слова, в лучшем случае заклинание не сработает, и ваши усилия ни к чему не приведут. Может выйти и хуже: ваше заклинание призовет из потустороннего мира кого-нибудь не того – например, тварь, которой не терпится вырвать вам физиономию своими длинными, заканчивающимися щупальцами конечностями. Ну, и наконец, при наиболее неприятном для вас обороте событий, неправильное заклинание может призвать того, кто вам нужен – в нашем случае Эрлкинга, — но только крайне оскорбленного тем, что вы не удосужились пригласить его как положено. Наделенные сверхъестественной силой создания из мира духов обладают возможностями и характером из тех, о которых снимают фильмы ужасов… в общем, я не завидую тому, на кого оборачивается их гнев.
Стоит вам призвать кого-то неправильно, и вы почти ничего не сможете сделать, чтобы защитить себя. Это превращает ритуал вызова в довольно рискованное предприятие. И если я собирался призвать в Чикаго Эрлкинга, мне необходимо было быть совершенно уверенным в том, что делаю это правильно, иначе это могло стоить мне головы.
— Еще раз, — вполголоса попросил я Шилу, когда она кончила. Наверняка так наверняка.
Она кивнула и начала снова. Я проверил записи. Все совпало слово в слово и в третий раз, так что вероятность ошибки сделалась предельно мала.
Еще минуту я смотрел в блокнот, пытаясь впитать в себя заклинание, вжиться в его ритм, в цепочку гласных и согласных, имевших к языку лишь косвенное отношение. И дело не в стихотворении – тут важна частота, сигнал, сочетание звука и ритма, и я загонял его в память с максимально возможной точностью, так же, как я делаю это, чтобы призвать духа с помощью его истинного имени. В этом смысле все стихотворение представляло собой некий аналог имени Эрлкинга. Он должен был откликнуться на него таким же образом.